— Козлы! — всё больше раздражаясь, жёстко выругался я. — Там люди ждут, а тут, у них… Скоты!

— Ну, что ты так? Мы ж не виноваты, что телефон у нас не работает.

— Да причём тут вы! Я про тех, что дома сидят и обрыв не торопятся ликвидировать. Вы то тут при чём — также резко уточнил я. — Ты лучше скажи, что дальше делать будем?

— А что нам остаётся? Сейчас по-быстрому чайку попьём, ну и… На станцию поедем — закинув старый, эмалированный чайник на лихо разгоревшуюся печку, решительно ответил расстроенный мужик. — Помогать людям надо.

— На какую станцию?! Сам же говорил, что от вас до неё, как пешком до Парижа! — бросая банку шпрот на стол и вынимая из сумки приличных размеров свёрток, с хлебом и копчёной колбасой, продолжил я, всё так же громко возмущаться.

Начальник ещё перед выходом предупреждал нас с Женькой, что до ближайшей станции топать и топать. До неё и на поезде ехать, чуть ли ни час или даже полтора. Да и Палыч вчера заикался, что рулить туда, ему не с руки. Далеко и неудобно.

— Ближе всего от нас, Рамонь расположилась. Станция маленькая, грузовая, да и на ветке, проходящей перпендикулярно вашей, стоит. Но связь у них должна быть по-любому — взяв в руки корявую открывашку, обнадёжил хозяин и с завистью посмотрев на банку, заинтересованно спросил: — Шпроты? Из Москвы везёшь?

— Нет, в ресторане дали? — сознался я и небрежно толкнул к нему жестянку.

— Открываю? — поинтересовался дядя Вася, словно ожидая неминуемый отказ.

Ели молча. Палыч налегал на дефицитные шпроты, ловко маскируя их в копчёную колбасу, а я упорно выгребал со сковороды глазунью, приготовленную обладателем десятка трудолюбивых пеструшек и на мой взгляд не идущую ни в какое сравнение с промышленными заготовками, выставленными мной на длинный стол. Потом, не торопясь, мы запивали плотный завтрак крепким чаем, с «Юбилейным» печеньем, что взял с собой дезертировавший с полдороги официант. А перед самым выходом на улицу, где уже разогревался знакомый мне автомобиль, почти полностью умяли большую шоколадку, калории на холоде всегда нужны.

— Сейчас я заскочу к Ивану и если в телефоне снова ничего, тогда, как и решили, на станцию поедем — закрывая двери дома на огромный, висячий замок, поделился Палыч своими мыслями.

Бригадирский аппарат так и продолжал молчать упорно и, как мне начало казаться, бесповоротно. Обидно, но делать было нечего и мы медленно тронулись в путь. Поселковую дорогу — узкую, с высокими, снежными бордюрами, с горем пополам расчищали хозяева обосновавшихся рядом с ней бело синих домов, выстроенных из силикатного кирпича и банального самана, а вот трассу районного масштаба, как минимум последние пару дней, скребок присутствием не радовал и она без стеснения демонстрировала местным жителям собственную бесхозность, халатность коммунальных служб и безразличие партийного руководства, надо думать, обосновавшегося очень далеко от здешних мест. С завидным постоянством, перед бампером белоснежного «жигулёнка», возникали свежие заносы, местами отвоёвывающие у крепко обледеневшего асфальта чуть ли не треть его не очень великой ширины, где не опытный водитель опускал стрелку спидометра собственного автомобиля почти под самый ноль, пытаясь либо разминуться с природным препятствием, либо тараня его прямо в лоб, если ситуация позволяла. Такая манера вождения, естественно, не могла не сказаться на скорости нашего передвижения и до ближайшего с Пчельниками населённого пункта мы благополучно добрались, но только примерно через час. Им оказался скромный хутор, с редким и достаточно оригинальным названием — Ивницы, исчезнувший за окном тихоходной машины, в незаметно пробежавшие тридцать секунд. Ещё минут пять дорога выглядела такой же неухоженной и малопригодной для передвижения, но затем её состояние, постепенно, начало улучшаться. Ближе к Берёзово, огромному, по местным меркам, селу, заносы и вовсе почти полностью исчезли, ну а в планово возникшей за ним Рамони, от них окончательно не осталось никакого следа. Недавно проехавший грейдер выполнил свою работу качественно и добросовестно, расширив проезжую часть до проектного размера. Палыч успокоился и следуя желанию наверстать упущенные ранее минуты, рискнул добавить скорости, сделав это так резво, что она буквально росла на глазах. Попетляв в таком темпе по улицам рабочего посёлка, «бешено» разогнавшийся автомобиль одним рывком ворвался, на узкий мост, обрамлённый резными, чугунными перилами и проложенный меж двух берегов одного из многочисленных рукавов речки, имеющей сходное название с великим городом — Воронеж. Мгновенно преодолев его, раздухорившийся водитель немного сбросил обороты, что позволило «Жигулям» плавно съехать вниз и вывезти нас к долгожданному, одиноко бежавшему в серую даль, железнодорожному полотну, идущему почти параллельно автомобильной дороге.

— Добрались — облегчённо выдохнув, сообщил мне обрадованный Палыч. — Наконец то. Ещё немного и передохнём.

Он не ошибся, станция показалась быстро и уже через несколько минут я с любопытством разглядывал её. На трёх путях мной обнаружилось не больше двух десятков разномастных грузовых вагонов, отдельностоящий локомотив, стандартная, жёлтая дрезина и три платформы, отчего то загруженные влажным, серым песком.

— Тупик, чего ты хочешь? — заметив разочарование на моём усталом, небритом лице, резюмировал Василий Палыч и немного помолчав, с сожалением в голосе, добавил: — А света, похоже и тут нет.

Мужчина, как в воду глядел. Света на станции не оказалось и связь отсутствовала, и причём точно так же, со вчерашнего дня. Точно — тупик, полный и окончательный, если охарактеризовать происходящее одним ёмким словом, без применения брани, цензурной и не очень.

— И, что мне теперь делать? Обратно, пешком возвращаться? Как говорят у нас в народе — несолоно хлебавши — глядя в усталые глаза начальника станции, спросил я у него.

— Ну почему же сразу пешком? Поедешь на дрезине. Она у нас, как раз туда идёт.

— Туда? А как же, если рельсы… — начал я, но был нахально остановлен.

— Ну не совсем туда, а рядом… — заговорил, железнодорожный командир.

— Насколько рядом? — зеркально ответил я ему. — Поясните. Может мне проще обратно, в Пчельники ехать и завтра утром к поезду от них идти. Конечно, если Василий Палыч не выгонит.

— Не выгонит — обнадёжил Палыч.

— Тебе решать — снова заговорил начальник. — Дрезина пойдёт в два сорок. До пересечения с московской веткой, ей тридцать пять минут катить. Если я всё правильно понял, то до твоего поезда, оттуда, километра три будет, максимум четыре. За час, полтора доберёшься. Да, прежде чем уедешь в опорный пункт зайди. Напиши у них заявление, не помешает. Мало ли что.

— Ладно зайду — ответил я и повернулся к двери, но почти сразу же развернулся обратно. — А если я всё же на дрезине решу поехать, мне ещё раз к вам приходить, или меня так заберут?

— Предупрежу. Возьмут.

Уже стоя в коридоре, я попытался проанализировать внутреннее состояние начальника станции. Не помешает, прежде чем принимать окончательное решение, о своём дальнейшем поведении. Дядька нервничал и судя по всему, очень сильно. Не зря же он говорил, что такое на его памяти впервые. Нет, по отдельности он всё пережил. И света не было, и телефонной связи, и связь с диспетчерами соседних станций тоже барахлила, и не раз. Но вот так, чтобы всё сразу отключили, такого он не помнит. А исчезновение двух пролётов полотна и не где нибудь, а на самой, что ни на есть центральной трассе, такое вообще ни в какие ворота не лезло. Занервничаешь тут. Не зря он всё время о валидоле думал.

— Знаешь что, дядя Вася. Я, пожалуй, на дрезине обратно поеду. К поезду всё равно надо идти, а так быстрее будет. Там люди сума сходят, так что каждая минута на счету.

— Это так, но на улице не лето и темнеет намного быстрей. А вдруг, чего случится по дороге? Ночью, на железке, в темноте…

— Успею. Тебе бы самому не опоздать. Как в темноте поедешь?

— Мне что? Тепло и свет под боком. С бензином правда…