— Я дарю вам ровно десять минут, Ланс. Этого хватит на завершение вашего позорного самоуничижения? И чтобы убраться без очередного скандала? Но по их истечению я верну охранников в гостиную. Желаете поговорить? Давайте. Но я до сих пор не понимаю, зачем было устраивать всё это…
И она плавно обвела присутствующих лапой, будто родственники разной степени вдруг превратились в предметы интерьера. Впрочем, никто из вистар и не подумал оскорбиться — от нетерпения зрителей воздух комнаты накалился до такой степени, что Нискирич смог бы разжечь о него свою «бодрячковую» тугокрутку.
— Свидетели очень важны, — спокойно ответил я.
Затем неспешно пронзил расступившееся кольцо чу-ха, с нагловатой небрежностью сунулся в хранилище бутылей, налил в бокал чудесной паймы (машинально отметил, что у этого бара я бы определённо задержался). Добавил:
— Причём свидетели вашего, госпожа Чинанда-Кси, уровня. Ни чета мне самому или подобным обитателям Бонжура…
Вернувшись к центру комнаты, я облокотился на кресло и покрутил маслянистый напиток на просвет. Глоток приятно обжёг горло, при этом мои глаза не отрывались от мелкой мимики на морде Чинанды.
— Кроме того, — соблазна вновь бросить взгляд в сторону Аширны было очень трудно избежать, но я справился, — сейчас здесь находятся чу-ха, уже испытавшие на себе мой талант!
Я указал бокалом на первого попавшего в поле зрения самца средних лет. Тот, конечно же, пискнул и подался назад; протестующе забормотал, но едва слышно. Рука с паймой поплыла по рядам, будто выискивая, и остановилась напротив разодетой в бежевое самки, совсем молоденькой. Та ахнула, чуть не вскочила с кресла, а остальные с хищным интересом уставились на «выбранных» родичей. Тогда я наугад ткнул в третью и четвёртую жертву, и публично потерять самообладание моим мишеням не позволила только густая кровь баловней судьбы.
п.3.; г.9; ч.2
Стая начала переглядываться, гадая, кто ещё в прошлом мог стать объектом чар таинственного терюнаши…
— Присутствующие здесь чу-ха смогут словом вистар подтвердить, — продолжал я, уверенно развивая инициативу, — что наша беседа пройдёт честно, без жульничества, подтасовок или принуждения. Они станут гарантами того, что ваши ответы будут даны без давления и принадлежат исключительно вашему разуму.
Чинанда-Кси брезгливо охнула. Морда её задрожала, чудом справляясь с недопустимостью оскала. Героиня представления вздёрнула подбородок и прикоснулась к гаппи:
— Хватит неслыханных глупостей, Ланс… Пожалуй, я не стану дарить вам обещанные десять минут, а средства, переведённые на…
— Мне будет достаточно минуты! — воскликнул я, заставив вздрогнуть всех без исключения. Подступил ближе, сунул бокал ближайшему самцу (безропотно подхватившему), прижал ладони к вискам и навис над Чинандой-Кси. — Я начинаю и прошу полнейшей тишины!
Впрочем, последняя просьба была излишней — гостиная тут же погрузилась в безмолвие. О, до чего же хвостатые выродки любили подобные игры…
Лапа Чинанды-Кси безвольно опустилась вдоль тела. Не отпуская взглядом притихшую, будто бы сморщившуюся вдову, я с откровенным драматизмом сказал ей в глаза:
— Шесть священных коров,
позабыли про кров,
и отправились в дальнюю даль…
Теперь я находился так близко к самке, что ощущал запах её дыхания. Видел, как побледнела кожа под рыжей шкурой, как увлажнились забегавшие глаза. Нет, она не отшатнулась, и даже снова приподняла «болтушку», чтобы дать сигнал тревоги, но новые строчки заставили её вздрогнуть.
— Миновав реку вплавь,
их осталось лишь пять,
и бедняжку мне вовсе не жаль.
Пасть Чинанды-Кси приоткрылась, дыхание стало хриплым и тяжёлым, будто она взбежала на третий этаж. Теперь хозяйка особняка даже не пыталась скрыть страх, буквально выплёскивающийся из её взгляда.
— Вы чувствуете, как тяжелеют веки, госпожа фер вис Фиитчи? — вкрадчиво спросил я и прищурился.
Она просипела неразборчивое, тонко всхлипнула. Зрители вокруг нас покорно и нерушимо молчали, будто я приказал им «низким писком». Кто-то медленно и болезненно осел на диван, кто-то прикрыл уши лапами.
— Пять священных коров,
заготовили дров,
чтоб на ужин похлёбку сварить…
Врать не стану, меня так и подмывало покоситься на Аширну. Но я силой воли заставлял себя не отводить глаз от ломавшейся Чинанды.
Паломницу мелко потряхивало. Она взмахнула лапой, пытаясь то ли ухватиться за амулет Двоепервой Стаи, то ли избавиться от наваждения…
Я не дал ей передышки:
— По рогам — топором!
И уже вчетвером,
больше не о чем тут говорить…
Теперь фер вис Фиитчи изо всех сил сдерживалась, чтобы позорно не запищать от ужаса. Мои глаза превратились в щёлки, я ещё ближе надвинулся на чу-ха, как если бы собирался поцеловать ту в пересохший нос:
— Сейчас ваша воля становится моей. Вы будете отвечать честно и правдиво.
Чинанда кивнула, пока ещё нерешительно, почти робко. Сейчас надменная госпожа выглядела откровенно жалко. Но я не поддался состраданию, наравне с окружающими меня крысами испытывая азарт, беспощадную страсть и желание причинять боль:
— В дождь решившись идти,
не меняя пути,
всем препонам и бурям назло…
Молчание вокруг нас стало таким плотным, что его можно было кромсать. Обычно беспокойные, не умеющие и пары минут пробыть неподвижными, чу-ха окаменели, словно «писк» был адресован сразу двум дюжинам вистар. Притихли даже слуги и охранники, шебуршание которых я слышал из-за дверей.
— Вверх по горной тропе,
насмехаясь судьбе!
И одну в небеса унесло.
Ещё сильнее понизив голос, как обычно делал перед применением фонетического фиксатора, я почти вплотную приблизил лицо к морде Чинанды-Кси и ласково предупредил:
— Не пытайся сопротивляться! Попробуешь, и твоя воля будет навсегда сломлена. Ты сойдёшь с ума. Ответишь мне лживо — твой мозг закипит.
Она снова кивнула. На этот раз сильнее, увереннее, а из левого глаза скатилась слезинка. Стараясь не переусердствовать с кровавым упоением палача, я чуть отстранился и задал резкий вопрос:
— Это ты отравила Нурсета?
Губы Чинанды-Кси дрогнули. Слёзы полились куда обильнее, оставляя кляксы на псевдоробе кочевника. Исказившись в гримасе, самка чуть слышно взвыла сквозь стиснутые зубы, и я не смог понять, то ли от страха перед Бесхвостым Джадуга, то ли от жалости к погибшему супругу.
Вдова молчала.
Молчали родственники.
Моя спина взмокла от недоброго предчувствия… но тут Чинанда чуть слышно прошептала:
— Да.
Гостиная снова охнула, шумно и разом, взрезая тишину многоголосым бритвенным клинком. От этого эмоционального взрыва Чинанду словно прорвало. Стиснув кулаки, она злобно оскалилась и выпалила мне в лицо, будто хотела отшвырнуть правдой:
— Он не имел права выбирать эту суку вместо меня! Это несправедливо! Трахать дрянь на моих глазах… почти не скрываясь… после стольких лет!
Я вздрогнул всем телом, едва не потеряв равновесия. Одно дело, ожидать успешной реализации рискованного плана. И совсем другое — внезапно получить этот сладкий результат.
Подняв палец, словно хотел закрыть Чинанде пасть, я невероятными усилиями не позволил себе перевести дух:
— Как ты это сделала⁈
— Трехкомпонентый яд, — устало выдохнула та, всё ещё неотрывно глядя мне в глаза, будто и вправду удерживаемая невидимой нитью чародейства. — Взаимодействие времени, воздуха и алкоголя… у него были любимые бокалы… да, были, он уже три года не позволял никому из них пить… никому, кроме этой суки! Оставалось дождаться момента, когда байши снова захочет запрыгнуть на моего Нурсета…
Оборачиваться не было нужды, но я был готов спорить на весь гонорар от Чинанды Фиитчи, что взгляды окружающих сейчас приковались к Аширне. Та молчала, стиснув винный фужер так, что стекло начало крошиться под когтями; хотела вмешаться, растерзать и прикончить очень важным вопросом, и мне пришлось бить на опережение.