На мой взмах рукой притормозила «Волга», но не новая, а ГАЗ 21. Не мешкая подбежал к ней и увидев лицо мужчины, высунувшееся в открытую дверь, нейтрально обратился к нему:
— Товарищ, не подбросите до Делегатской?
Сложно, так сходу понять, сколько лет владельцу советского автопрома, то ли сорок, то ли пятьдесят, а может и того больше. Темно, видно плохо, да и водитель не торопится свой возраст выдавать, шифруется, за огромной лисьей шапкой, просевшей до самых бровей.
— Извините, до Делегатской мне не по дороге — ответил он и попытался закончить разговор.
— Двадцать пять рублей — понимая, что больше ничего не остаётся, зашёл я сразу с козырей. — Подвезите, очень надо.
Водитель оглядел, одетую на мне, незамысловатую одежду, скорее всего, пытаясь определить мою профессиональную принадлежность и коротко спросил:
— Военный?
— Да — мгновенно, ложью отозвался я. — Приехал только что. Переодеться не успел.
— Ладно, прыгай — выдержав разумную паузу, согласился нерешительный мужчина. — Подвезу. Но не думай, что только из-за денег. Я военных уважаю. Сам три года в пехоте оттрубил.
Ехали быстро, необращая внимания на светофоры и почти молча. Нанятый мной шофёр, ещё в начале поездки, спросил меня, откуда я прибыл и кем там служу. Я, естественно, соврал, присвоив себе имя подполковника Катукова и в ответ задал интересующий меня вопрос: про телефонную связь, про наличие света, на этом все разговоры и закончились. Лишь в конце поездки, когда расчёты между нами были уже произведены и мы пожелали друг другу удачи, москвич не выдержал, и проявил любопытство.
— А что, сейчас без выслуги лет, присваивают высокие звания? — спросил он, всматриваясь в моё молодое, щетинистое лицо.
— Могут — ответил я сообразив, что, скорее всего, переборщил с подполковником. — За заслуги, перед Отечеством.
Водитель удовлетворённо кивнул головой, необычно резко хлопнул дверью, развернулся на почти пустынной дороге и помчался назад. Я же, проводив его взглядом, тоже не тормозил. Стараясь не скользить по снегу сапогами, зашагал во двор интересующего меня дома, окна которого приветствовали родной город полной темнотой. С горем пополам добравшись до нужного подъезда, зашёл в него, одним махом преодолел несколько этажей и не мешкая нажал чёрную кнопку электрического звонка, насколько помню, издававшего мелодию какого то бравурного марша. Выждал секунд двадцать, ещё нажал. Тишина. Прижался к двери ухом, послушал, ещё разок позвонил. Снова в ответ ничего. Ни вопроса: «Кто там?», ни шагов за мощной дверью, будто пусто в квартире и там давно никто не живёт. Раздражённо хмыкнув, взглянул на часы — два сорок восемь. Середина ночи, крепкий сон у нормальных людей.
— И что, думаешь могут не услышать? — всё больше раздражаясь, подумал я и стукнул пару раз по двери кулаком.
Не дождавшись ответа и на этот раз, плюнул на приличия и минуты три колотил по толстой деревяшке каблуком добротного, офицерского сапога. Вопрос, можно сказать, о жизни и смерти, тут не до правил поведения в общественном месте. Не достигнув желаемого, снова звонил и в перемежку стучал, десять ударов рукой, восемь ногами. И о чудо, двери наконец то открылись, правда совсем с другой стороны.
— Прекратите безобразничать! Я сейчас милицию вызову! — ударил меня в спину визгливый, старушечий голос.
Прекратил и даже повернулся. Не ошибся, за полуприкрытой дверью, с обратной стороны широкой площадки, стояла старушенция, в ярком халате до пят, с жиденькими волосами, на крохотной голове и огромными, бездонно голубыми глазами, занимавшими большую часть морщинистого лица. Вот это контрасты и парадоксы. Меня, молодого парня, чего только не видевшего на анапских пляжах и то проняло от этого шального взгляда.
— Ну, чего ломишься? — рассмотрев меня в подробностях, снизила бабушка накал своего наезда. — Нету их. Уехали. На дачу.
— Давно? — сказал я первое, что пришло на ум.
— Жанка с Лилькой, сразу после Нового года. А Сергеич вчера заезжал.
— Так может он дома? Не слышит — тут же зацепился я за крохотный луч призрачной надежды.
— Совсем сдурел? Меня же разбудил. Говорю же, нет никого. Давай, топай. Не доводи до греха. Не погляжу, что лётчик. Ей-богу, позвоню в отделение — сказала бабка, прищурив правый глаз и на прощание громко хлопнула дверью.
— Вот же зараза — подумал я одновременно о старушке и о ситуации, и только после этого сообразил, что понятия не имею, где стоит эта дача, на которую перебралась интересующая меня семья.
В один прыжок преодолел огромное расстояние и почти прижавшись губами к покрашенной деревяшке, проорал, будто меня режут в подъезде: — «Бабушка, а где она — дача?».
— Не знаю — тут же отозвались мне из-за дверей. — По Минскому где то. А где точно, не скажу.
Выйдя на улицу ещё раз посмотрел на часы. Времени почти не остаётся. Ехать на Минское шоссе уже бесполезно, был бы адрес конкретный, тогда бы успел. А так, только людей смешить и себя расстраивать. Делать нечего, ничего другого не остаётся кроме, как надеяться на лучшее. Собираясь с мыслями снова вышел на шоссе. И куда мне сейчас? Домой, к Аркаше? Так вроде рано ещё, четыре часа не прошло. Сунул руку в карман, вынул оттуда помятые бумажки и мелочь, добрался до горевшего фонаря, и быстро посчитал их. Семьдесят восемь рублей и двадцать девять копеек. Не густо, с учётом неизбежно надвигающейся инфляции.
— На Курский поеду. Еды надо будет ещё прикупить — сказал я в голос и огляделся.
Машин больше не стало, но на моё счастье, невдалеке, забрезжил зелёный огонёк. Хоть в чём то повезло, нарвался на таксиста. Я вышел прямо на дорогу и помахал ему рукой.
Стабильность Курского вокзала поражала. Здесь, как и прежде, находилось огромное количество людей. Шум в центральном зале стоял невообразимый и это ночью, в три с чем то там часа. Стараясь не смотреть в глаза многочисленным пассажирам, попробовал быстро проскочить к камерам хранение и это мне почти удалось. Не перейди мне дорогу маленький мальчик, выскочивший за убегающим, синим мячом и метров через десять я был бы уже в узком коридоре, а там, и до ячейки с деньгами, рукой подать. Но не повезло. Состояние не спавшего дошкольника, по всей видимости, достигло пика нервозности и не мудрено, дети его возраста, обычно, в это время спят. В своём безрассудном порыве он достиг такой бешеной скорости, что затормозить передо мной попросту не успел и со всей дури врезался крохотной, коротко стриженной головкой, аккурат чуть выше голенища моего сапога. Я его тоже заметил не в самый подходящий момент, так как глазами изучал мраморные плиты, в результате чего получился конфликт с истерическим воем из ничего, просто на ровном месте. Упавший ребёнок рыдал так безутешно, что я был вынужден его приподнять, отряхнуть, погладить и мысленно заставить не устраивать «цирк» у всех на глазах. Только в результате этих действий малец заткнулся, вытер слёзы, вырвался и снова попытался с прежней скоростью убежать. Я же так и остался стоять на месте, понимая, что нечаянно совершил ошибку, которую ни в коем случае нельзя было допускать. Вывел меня из ступора, громкий окрик: «Поберегись! Задавлю!». Оглянулся. Носильщик и его грозная тачка с вещами, находились рядом, шагах в пяти. Посторонился. Дождался пока он проедет. Потом пристроился за ним, по ходу продолжая думать: «Что делать?» и «Как дальше быть». Ну не хотел же ввязываться я в авантюру, тем более с такими малыми детьми. Оставить всё, как есть? А, чем толкнувший меня мальчик лучше, хотя бы вон того, бегущего с отцом или вон тех, кто рядом с матерью лежит, на грязной лавке.
— Шельмец. Устроил гонки… — тихо высказался я, уже набирая буквы на ручках автомата.
Взяв пакет, нехотя пошёл обратно, зная, что хотя бы несколько человек, оказавшихся вместе со мной на Курском вокзале, я всё таки озадачу какой нибудь простенькой, личной просьбой. Почему то кажется мне, что хуже от неё им не будет.
Домой к Аркадию приехал с огромным опозданием, до предела вымотавшимся и с одним единственным желанием в гудящей голове: как можно быстрее завалиться спать в квартире друга. После первой сотни, чесавших собственное правое ухо, я перестал вести счёт озадаченных мной людей, но думаю в конечном итоге их набралось не меньше трёхсот человек: мужчин и женщин, за сорок, девушек и парней до двадцати, и детей обоего пола, попавших мне на глаза в это раннее утро и не пожелавших спать, как остальные их сверстники. Легко было только в самом начале, а потом я тихо сходил с ума, стараясь предугадать возраст внушаемого человека. Оказывается не так это просто, определиться с количеством прожитых лет женщиной или симпатичной девчонкой, пол ночи проведших на столичном вокзале. А о помятых, с двухдневной щетиной мужчинах, я и вовсе промолчу. Все они мне казались одновозрастными.